Произведения школьной программы в кратком содержании М.Е. Салтыков-Щедрин

Беневоленский Феофнлакт Иринархович градоначальник, сменивший князя Микаладзе. При нем "благополучие глуповцев... не только не нарушилось, но получило лишь пущее утверждение", так как Беневоленский фактически устранился от дел. Однако в отличие от Микаладзе он "чувствовал непреоборимую наклонность к законодательству" и, невзирая на начальственный запрет, тайком издавал законы, впрочем, не слиш ком обременительные для глуповцев и даже носившие комический характер ("Устав о добропорядочном пирогов печении"). Подумывал даже о сочинении конституции, хотя при этом уже проявилась его истинно градопачалышческая натура: "Слово "обязанности" он сознавал очень ясно, так что мог об этом предмете исписать целые дести бумаги, но "права" что такое "права"?" Тем не менее, написанный им "Устав о свойственном градоправителю добросердечии" содержал крамольные, с точки зрения начальства, пункты: "Да памятует градоправитель, что одною строгостью... ни голода людского утолить, ни наготы чедловеческой одеть не можно". И когда Беневоленский пытался Оправдываться тем, что "никогда глуповцы в столь тучном состоянии не были, как при нем", ему отвечали, что "правее бы он был, если б глуповцев совсем в отощание привел, лишь бы от издания нелепых своих строчек... воздержался". Некоторые детали жизнеописания Беневоленского имеют очевидное сходство с биографией видного деятеля начала царствования Александра I М.М.Сперанского, чья законотворческая деятельность завершилась опалой и ссылкой. Бородавкнн Василиск Семенович тип градоначальника, "у которого ноги во всякое время готовы были бежать неведомо куда". "Вмещал... в себе" много крику. В его сочинении "Мысли о градоначальническом единомыслии, атакжео градоначальничсском единовластии и о прочем" отразились не столько даже его "идеалы", сколько повседневный обиход сто общения с обывателями, каждый из которых, по его убеждению, "всегда в чем-нибудь виноват": "Речь должна быть отрывистая, взор обещающий дальнейшие распоряжения, походка неровная, как бы судорожная". И хотя он жаловался, что руки у него связаны, и втихомолку сочинял устав "о нестеснении градоначальников законами", на самом деле ничем не стеснялся и, ведя войны "за просвещение", ходил на обывателей походом, разоряя дома и слободы. При всей фантастичности отдельных деталей (войско Бородавкина состояло из оловянных солдатиков, лица которых в должный момент наливались кровью), у этих эпизодов была вполне реальная историческая основа: насильственное введение картофеля, начиная еще со времен Екатерины. В "Губернских очерках" "озорник" брезгливо рассуждает о том, как "у них" (крестьян) все "тупо принимается": "у нас столько было tracas с этим картофелем! точно мы их в языческую веру обращали". Каковы были "хлопоты" по обращению в картофельную "веру", видно из официального отчета по Вятской губернии, вероятно известного служившему там Салтыко ву: "Для приведения толпы в некоторое смущение губернатор велел дать залп из 46 ружей. 30 человек были повержены на землю". Больше крестьяне не упорствовали, "убедившись, как сказано в том же документе, в пользу мер правительства к разведению сего овоща". Сравним с этим сказанное в бородавкипском сочинении: "...Может случиться и так, что толпа, как бы окоченев в своей грубости и закоренелости, коснеет в ожесточении. Тогда надлежит палить". Брудастый Демеитнй Варламович (Органчик) глуповский градоначальник. При первом же появлении "пересек уйму ямщиков" и ошеломил представлявшихся ему чиновников возгласом: "Не потерплю!" Ограничиваясь и в дальнейшем повторением этой единственной фразы, он поверг всех в ужас. Загадочность поведения Брудастого нашла неожиданное объяснение: у пего в голове был органчик, способный исполнять "нетрудные музыкальные пьесы" "Раззорю!" и "Не потерплю!". Отвечая на упреки в "преувеличении", Щедрин писал: "Ведь не в том дело, что у Брудастого в голове оказался органчик, наигрывавший романсы: "Не потерплю!" и "РаззорюГ, а в том, что есть люди, которых все существование исчерпывается этими двумя романсами. Есть такие люди или нет?" Глуповцы обитатели города, образ которого впервые появился в начале 1860х гг. в очерках писателя Тлупов и глуповцы" и Тлуповское распутство", запрещенных цензурой. Глуповцы, как пояснил Щедрин в полемике с критиками книги, это "народ исторический", то есть реальный, не идеализированный, "люди, как и все другие, с тою только оговоркою, что природные их свойства обросли массой наносных атомов... Поэтому о действительных "свойствах" и речи нет, а есть... только о наносных атомах". Эти "атомы" пассивность, невежество, "начальстволюбие", забитость, легковерие, способность к вспышкам слепой ярости и жестокости изображены сатириком в крайне гиперболизированном виде. Глуповец "человек, которому с изумительным постоянством долбят голову и который, разумеется, не может прийти к другому результату, кроме ошеломления". Проявление же иных "свойств" имеет для их обладателей самые трагические последствия. Судьбы Ионки Козыря, автора книги "Письма к другу о водворении на земле добродетели", дворянского сына Ивашки Фарафонтьева, который был посажен на цепь и "умре" за "хульные слова", что "всемде людям в еде равная потреба... и ктоде ест много, пускай делится с тем, кто ест мало", учителя Липкина и других "вольнодумцев" составляют глуповский "либеральный мартиролог". И только правление УгрюмВурчеева привело к тому, что и "рядовые" глуповцы при всей своей забитости ощутили, что "далее дышать в этом воздухе невозможно".

Страница: 1 2