Произведения школьной программы в кратком содержании - М.А. Шолохов

Еще тяжелее стало па душе после разговора с верным другом. Прохор рассказал ему о судьбе бежавших Л истшщкнх: отец в Морозовскон умер от тифа, сын застрелился, узнав об измене жены. Сообщение это Григорий принял равнодушно, значительно больше взволновала его другая новость: Прохор сообщил о восстании в соседней с ними Воронежской губернии. Зыкову не нравилось это потому, что отвоевал он свое, как и его командир, давно пора казакам за работу приниматься, а вот Григорий расстроился более основательно: новость эта была явной угрозой его, мелеховской, жизни. В такое смутное время никто не поручится за уважаемого казаками офицера. Григорий почти завидовал Листницкому и Мишке Кошевому: они точно знали, за что гибнут, понимали свое предназначение. Он же, сначала примкнувший к большевикам, затем волею судьбы воевавший за белогвардейцев, потом снова за Советскую власть, весь свой путь прошел с великим сомнением в душе, да так и не знает верного пути: от красных отбился, к белым не примкнул интересы и тех и других оказались чуждыми казаку Григорию. В Вешенскую Мелехов все же отправился сразу от Прохора Зыкова. На площади перед Дончека остановился нерешительно: все существо сопротивлялось идти самолично на смерть (даже просто арест был равносилен для свободолюбивого казака смерти: страшнее смерти, с которой не раз уже встречался в открытом бою, казалась Григорию неволя). В это время рядом с ним вдруг оказался.бывший однополчанин брата Петра, а теперь красноармейский командир Яков Фомин. Он решительно советовал Григорию побыстрее покинуть свой хутор и скрываться как минимум года дватри, пока все окончательно не успокоится. Однако рассуждения Фомина не только не остановили Григория, но, напротив, усилили его решимость покончить со всем раз и навсегда. В Дончека Мелехов заполнил анкету, подробно описав свое участие в казачьем восстании 1919 года. На этот раз его отпустили, потребовав явиться на отметку через неделю. Григорий заспешил к уже уставшей от ожидания Аксинье. С Мишкой Кошевым ужиться он уже не мог, с первого дня выяснив с тем отношения, Мелехов перебрался вместе с детьми к Аксинье. Григорию было все равно где жить, лишь бы жить в покое. Несколько дней он провел в угнетающем безделье: ни к чему не лежала душа. Он был уверен в неизбежном новом, насилыюм расставании с домом, и руки, так рвавшиеся к работе, вдруг опустились под влиянием мыслей об аресте и тюрьме. За долгие бессонные ночи он окончательно решил в Вешенскую больше не ходить, а через неделю он уйдет из хутора, как советовали друзья. Аксинье пока решил ничего не говорить, пусть радуется тому, что есть. Но не случилось Григорию до конца выполнить задуманное, не дал ему времени Мишка Кошевой, которому не терпелось побыстрее избавиться от недостойного родственника. Както ночью прибежала сестра и сообщила, что прибыли из Вешеиской два всадника, что разговаривает с ними муж, рассказывая о Мелехове. Собрался Григорий быстро, ушел, не попрощавшись со спавшими детишками, отправился в новые скитания. Так кончилась для Григория Мелехова недолгая мирная жизнь. Поздней осенью 1920 года в связи с плохим поступлением хлеба по продразверстке были созданы продовольственные отряды. С ужесточением мер началось брожение среди казачьего населения Дона. Уходили казаки с хутора с оружием, сформировывали банды численностью от пяти до двадцати штыков. Банды отбивали обозы с хлебом, уничтожали коммунистов и продовольственные отряды. Население встречало бандитов сочувственно, они всегда в любом хуторе находили еду и сообщения о передвижении карательных отрядов. Все это затрудняло ликвидацию банд, к тому же караульный батальон ВерхнеДонского округа, на который она была возложена, возглавлял Капарии, бывший штабскапитан царской армии и эсер: он всячески препятствовал уничтожению зародившихся на Дону контрреволюционных сил. А в начале марта 1921 года в Вешенской восстал эскадрон под командованием Якова Фомина. Фомин давно уже вынашивал план этого восстания (подо греваемый Капариным и пьяными откровениями подчиненных казаков); не случайно он пытался уберечь и Григория Мелехо ва, переживал за судьбу повстанцев Вакулина. Однако Вешен скую, как намеревались Капарин и Фомин, взять не удалось, и с остатками эскадрона они начали свои скитания по окрестным станицам в напрасной попытке увлечь за собой казаков. Все это происходило на третий месяц мытарств Григория. Он переходил из одного хутора в другой, останавливаясь у сво их и Аксиньиных дальних родственников. Такой иждивенец теперь был даже самой гостеприимной хозяйке в тягость. То мила и Григория подобная жизнь, слишком уж напоминающая тюремное заключение. Однако недоставало ему нужной реши мости покончить с таким существованием, вернувшись в Та тарскпй. Выйдя однажды ночью с последнего убежища, не зная толком, куда направиться, был Григорий схвачен вооруженны ми казаками. Судьба снова сыграла с ним злую шутку: вместо того чтобы оказаться в руках красноармейцев, которые могли положить конец его мытарствам, он попал в отряд восставшего Фомина. Инстинкт самосохранения принудил Григория остаться в банде. В лозунги Фомина он не верил. Расчет Григория был простой: продержаться какнибудь до лета, а там бежать с Ак синьей подальше, чтобы хоть както изменить свою постылую жизнь. К тому же и казаки фоминцев не поддержали. Все чаще получал выступающий на хуторных сборах Фомин яростный отпор со стороны женщин и мужчин, не желающих больше во евать. Шла весна, подходила рабочая пора, и с каждым днем таял отряд Фомина. Земля настойчиво звала казаков по домам. В отряде ухудшилась дисциплина, участились случаи грабежей. Григорий, никогда за годы войны не участвовавший в мародер ствах, и теперь возмутился поведением фомпнцев. Но остано вить разложение, начавшееся, впрочем, с головы сам Фомин весело пилгулял со своими подчиненными было уже невоз можно. Все шло к неминуемому развалу, к тому же фоминцев и настойчиво преследовали красноармейские разъезды конной группы под командованием напористого и понимающего в во енном деле казака Егора Журавлева. Онто и нанес последний удар по банде Фомина. Разгром был полный. Чудом уцелели только пять человек, в их числе Мелехов, Фомин и Капарин. Пятеро беглецов укрылись на острове, образованном разлившимся Доном. Жили коекак: питались продуктами, привозимыми дальним родственником Фомина, спали на сырой земле, огонь не разводили из опасения, что их обнаружат. Григорий подолгу лежал на берегу, вспоминая с грустью родных, Аксинью. На минуту вспыхивала в нем ненависть к Мишке, но он подавлял эти чувства, считая, что в большей степени сам виноват в том, что происходит с ним. Ранения и перенесенный тиф давали о себе знать: временами нестерпимо болело в груди, приходилось стискивать зубы, чтобы не стонать. Григорий нашел лекарство от этой режущей боли: он ложился левой стороной груди на сырую землю или мочил водой рубашку, и боль медленно уходила. Именно здесь, на острове, довелось Григорию окончательно определить свое размежевание с офицерами. Вышло это в разговоре с Капариным. Слабохарактерный эсермистик Капарин не выдержал гонений судьбы, решился на предательство (он хотел вернуться в Вешенскуго, где надеялся заслужить себе прощение, выдав остальных повстанцев). Для этого он искал себе соучастника побега, на который не мог решиться в одиночку. Ни тугодум Фомин, ни отрядный палач Чумаков (втайне ненавидевший Капарина) в помощники не годились, выбор пал на Мелехова (не советская выскочка, а настоящий белогвардейский офицер!). Однако Григорий, выслушав рассуждения Капарина о неизбежности восстановления монархизма, произнес свою самую длинную и чуть ли не единственную речь на мировоззренческие темы. Никогда еще Григорий так ясно не представлял и не определял пути своего народа; он теперь ясно осознал, что возвращения к старому быть не может, народ строит свою новую жизнь, да вот какую, Григорий пока не знал. Определенно только, что это не то, что предлагает ему "интеллигент" Капарин, никакая лесть здесь штабскапитану не поможет, Мелехову не по пути с "учеными людьми", от которых все беды и происходят. На всякий случай Григорий Капарнна разоружил, хотя слово свое сдержал и остальным казакам о разговоре не рассказал. В ту же ночь Чумаков по приказу Фомина убил Капарина. В конце апреля островное заключение Григория и трех казаков закончилось. Они переправились на баркасе через Дон, где уже ждал их молодой казак Александр Кошелев, которому "остобрыдло" дома проживать. Вдохновленный этим пополнением, Фомин продолжил свой путь в банду Маслака. Вопреки ожиданиям Григория, за полторы недели к четверым непокорным присоединилось еще человек сорок казаков. Это были остатки разбитых в боях банд. Им было решительно все равно кому служить, кого убивать, это был отпетый народ: по словам Фомина, "висельники", по определению Чумакова, "разбойники". Все с меньшей охотой принимали хуторские богатей фоминцев, и не только изза ужесточившихся мер со стороны властей, но и потому, что, заходя в хутор, казаки начинали нещадно уничтожать нажитое добро. В конце концов, Григорий решил окончательно уходить из банды. Готовясь к этому обдуманно, похозяйски, он откармливал лошадей, холил их, у зарубленного милиционера взял документы, зашил их под подкладку шинели. Както ночью на походе он выехал из рядов, остановился, как будто для того, чтобы переседлать коней. После того как затих топот конских копыт, Григорий, облегченно вздохнув полной грудью, поскакал к родному хутору. Задолго до рассвета подъехал Григорий к Татарскому. Обошел родной курень, тихонько постучался Аксинье в окошко. Договорившись с ней о побеге, Аксинья даже и не поинтересовалась куда, лишь бы с ним, детей решили оставить на попечение Дуняши, тут же прибежавшей по зову Аксиньи. Решили па рассвете, перецеловав так и не проснувшихся Полюшку и Мишатку. С легким сердцем уходила Аксинья, как когдато пошла вслед за Григорием в Ягодное, только узелок тогда был побольшее да сами помоложе. На привале Аксинья рассказывала о нелегкой жизни своей без Григория, сам же казак, не спавший уже давно, задремал под мерный ласковый шепот женщины. А она разглядывала своего Григория, не узнавая: чтото суровое, почти жесткое появилось и месяцы разлуки в его глазах, в складках рта, в резко очерченных скулах. Только сейчас она подумала, как, должно быть, страшен Григорий в бою. Но Аксинья была совершенно счастлива; ни ей, ни Григорию не осталось ничего, кроме как быть вместе, да еще бы детей, которые уже Аксинью стали называть мамой, побыстрее забрать к себе. Поздней ночью, когда зашел месяц, они покинули свое укрытие. Однако на краю хутора наткнулись на красноармейскую заставу. Круто повернув коней, Григорий, хлестнув лошадь под Аксиньей, помчался было назад. Но поздно: долетела до груди казачки шальная пуля. И Григорий, мертвея от ужаса, понял, что все кончено, что самое страшное, что могло случиться, уже произошло. Хоронил он ее при ярком солнечном свете, веря в то, что расстаются они ненадолго. Теперь ему некуда было торопиться. Все было кончено. Словно пробудившись от тяжелого сна, поднял Мелехов голову и увидел прямо над собой черное солнце и черное небо. Он лишился всего, что было дорого сердцу, все отняла у него безжалостная смерть. Но почемуто он судорожно цеплялся еще за эту жизнь. Вот и теперь Григо рий, вместо того чтобы вернуться к единственному, что могло еще радовать, греть, к Детям, снова стал скрываться, прятаться. Теперь он направился к обосновавшимся в Слащевскон дубраве дезертирам. Пробирался, мучимый голодом, так как подойти близко к какомулибо жилью не решался: со смертью Аксиньи он утратил и былую храбрость, и разум. Дезертиры нашли его в лесу совсем истощенного. Их было семеро. Жили они в просторной, удобной землянке, обосновавшись в ней похозяйски основательно, почти ни в чем не нуждаясь. Григорий быстро отъелся, окреп. Целыми днями просиживал QH в землянке, вырезая из дерева ложки, выдалбливая миски, мастеря игрушки. Он потерял счет дням, его с головой захлестнула тоска по детям. Григорий жил только прошлым, а прошлое казалось тяжким сном. Както объявился в землянке Чумаков, бежавший из разбитого отряда Фомина. Переждал немного и отправился искать легкой жизни, да с ним Григорию не по пути. Через неделю после ухода Чумакова Григорий засобирался домой. Впервые за все время своего пребывания в лесу он улыбнулся, подумав о доме. Ушел, даже не дождавшись первомайской амнистии, обещанной дезертирам. Перед хутором бросил Григорий в Дои свое оружие (когдато так напугавшее Аксинью). Еще издали увидел сына. Мишатка испуганно взглянув на него, опустил глаза, узнав. Полюшка Григория не дождалась, умерла осенью от "глотошной". Единственное, что осталось Григорию на этой земле, что роднило с нею и со всем огромным сияющим холодным солнцем миром, был сын, которого крепко держал на руках вернувшийся в последний раз домой Мелехов.

Страницы: 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 |